Лафкадио Херн и Василий Верещагин

Писатель, переводчик, японовед Лафкадио Херн (1850-1904) родился в Греции, отец ирландец, мать гречанка. Жил в Дублине, Цинциннати, Новом Орлеане, зарабатывал на жизнь газетными репортажами, переводами. В 1889-м году приехал в Японию, устроился на работу преподавателем английской литературы, женился на японке самурайских кровей Сецуо Койдзуми, принял японское имя Якумо Койдзуми. Херн остался жить в Японии до самой смерти.

Его перу принадлежат замечательные притчи и "странные истории" (strange stories), основанные на японском фольклоре. Его сборник Kwaidan: Stories and Studies of Strange Things (1904) лёг в основу одноимённого фильма, весьма примечательного эффектным совмещением готических образов в духе Гофмана и традиционно японских символических элементов.

Вот, например, одна из историй Херна из книги In Ghostly Japan (1899):

THE MOUNTAIN OF SKULLS



AND it was at the hour of sunset that they came to the foot of the mountain. There was in that place no sign of life,--neither token of water, nor trace of plant, nor shadow of flying bird,--nothing but desolation rising to desolation. And the summit was lost in heaven.

( Then the Bodhisattva said to his young companion: )

Центральный образ этой притчи вызвал у меня ассоциацию с картиной "Апофеоз войны" (1871) Василия Верещагина:



Интересно вот что: Верещагина и Херна объединяет то, что оба они умерли в 1904-м году -- Херн умер от болезни сердца, Верещагин погиб на русско-японской войне при взрыве броненосца "Петропавловск" у Порт-Артура. Херн, презрев меркантильность и материализм Запада, уехал в Японию, стал японцем по собственной воле и умер естественной смертью. Верещагин, будучи убеждённым пацифистом, воевал с японцами против собственной воли и погиб в бою.

Могла ли быть между Херном и Верещагиным некая необъяснимая мистическая связь? Сюжет вполне в духе Павича.

ещё о Лафкадио Херне

Лафкадио Херн, кстати, был чуть ли не единственным гайдзином, которого японцы воистину полюбили и приняли как своего. Причиной тому было следующее: Херн, как никто другой из европейцев, сумел увидеть подлинную природу отношения японцев к покровительственному вмешательству Запада -- презрение, искусно запрятанное под маской вежливости. Презрение к метрополису из камня, стали и стекла, презрение к отчуждению, порождённому техническим прогрессом и индустриальной революцией. Очень увлекательно написано о Херне и его идеях и взглядах в книге "The Great Wave : Gilded Age Misfits, Japanese Eccentrics, and the Opening of Old Japan" Кристофера Бенфи.

Тема фундаментальной несовместимости социокультурных парадигм Запада и Востока затрагивалась Херном ещё в 1895 году, в статье "The Genius of Japanese Civilization" (The Atlantic, October 1895), но даже и сейчас многое из написанного им читается свежо и злободневно.

Вот что пишет Херн о типичном западном метрополисе:

Stairways of steel and cement, of brass and stone, with costliest balustrades, ascend through the decades and double decades of stories; but no foot treads them. By water-power, by steam, by electricity, men go up and down; the heights are too dizzy, the distances too great, for the use of the limbs. My friend who pays rent of five thousand dollars for his rooms in the fourteenth story of a monstrosity not far off has never trodden his stairway. I am walking for curiosity alone; with a serious purpose I should not walk, — the spaces are too broad, the time is too precious, for such slow exertion; — men travel from district to district, from house to office, by steam. Heights are too great for the voice to traverse; orders are given and obeyed by machinery. By electricity faraway doors are opened; with one touch a hundred rooms are lighted or heated.

And all this enormity is hard, grim, dumb; it is the enormity of mathematical power applied to utilitarian ends of solidity and durability. These leagues of palaces, of warehouses, of business structures, of buildings describable and indescribable, are not beautiful, but sinister. One feels depressed by the mere sensation of the enormous life which created them, life without sympathy; of their prodigious manifestation of power, power without pity.

Безжизненности, бездушности, вещизму Запада Херн противопоставляет аскезу, простоту, минималистичность японского Востока:

Ability to live without furniture, without impedimenta, with the least possible amount of neat clothing, shows more than the advantage held by this Japanese race in the struggle of life; it shows also the real character of some weaknesses in our own civilization. It forces reflection upon the useless multiplicity of our daily wants. We must have meat and bread and butter; glass windows and fire; hats, white shirts, and woolen underwear; boots and shoes; trunks, bags, and boxes; bedsteads, mattresses, sheets, and blankets: all of which a Japanese can do without, and is really better off without. Think for a moment how important an article of Occidental attire is the single costly item of white shirts! Yet even the linen shirt, the so-called "badge of a gentleman," is in itself a useless garment. It gives neither warmth nor comfort. It represents in our fashions the survival of something once a luxurious class distinction, but today meaningless and useless as the buttons sewn on the outside of coat-sleeves.

К сожалению, в этом описании уже не содержится и доли правды. Современная Япония давно обогнала даже Америку в гонке за правом быть названной идеальным "обществом спектакля" (по Дебору) или царством "симулякров" (по Бодрийяру). Ни в какой другой стране мира нет такого интернализованного сиюминутного потребительского инстинкта, как в Японии. А так как японцы по своей природе конформисты, то этот потребительский инстинкт выражается, например, в том, что, скажем, этой осенью все молодые японки красят волосы в ядовито-красный цвет.

Gormenghast

Позавчера и вчера посмотрели, во второй раз, четырёхсерийную телепостановку Би-би-си по романам Мервина Пика "Titus Groan" и "Gormenghast". На мой взгляд, идея и исполнение были вполне хороши, учитывая естественные трудности с переложением таких ёмких и многоплановых произведений, как серия романов о замке Горменгаст, даже несмотря на некоторые вольности в отношении персонажей. Особенно порадовали франкенштейноподобный Кристофер Ли в роли господина Флэя, а также маниакальный Джонатан Рис-Майерс в роли главного героя, харизматичного и амбициозного злодея Стирпайка.

А вчера мы ужинали с одним приятелем, разговаривали о том и о сём, и я упомянул Пика. Что, мол, вот все знают о Толкиене, но мало кто слышал о Пике. На что наш приятель улыбнулся и сказал, что Пика он тоже не читал, но, наверное, Урсула Ле Гуин лучше. Ну что можно было ответить на такое? Это примерно как расскажешь кому-нибудь о Роберте Шекли или там о Филипе К. Дике, а тебе в ответ скажут, что Уильям Гибсон или Роберт Хайнлайн ничуть не хуже.

Знатоки! Убивать надо таких знатоков!